Отправлено: 10.07.08 01:30. Заголовок: К вопросам о Знании

«В поисках чудесного»

П.Д.Успенский

Отрывки из 2-й главы

..."Во время одной из наших бесед я спросил Гурджиева:

- Как, по вашему мнению, лучше всего подготовиться к изучению вашего
метода? Полезно ли, например, изучать так называемую "оккультную" и
"мистическую" литературу?

Говоря это, я имел в виду прежде всего "Таро" и литературу о нем.

- Да, - сказал Гурджиев, - при помощи чтения можно найти многое.
Возьмите, например, себя. Вы уже могли бы знать порядочно, если бы умели
читать. Я хочу сказать, что если бы вы поняли все, что прочли за свою жизнь,
вы бы уже знали то, чего сейчас ищете. Если бы вы понимали все, что написали
в своей книге... как ее? - и он сделал нечто совершенно невозможное из слов
"Tertium Organum", - я пришел бы к вам с поклоном и просил бы учить меня. Но
вы не понимаете ни того, что читаете, ни того, что пишете. Вы даже не
понимаете, что значит слово "понимать". Однако понимание существенно, и
чтение способно принести пользу только тогда, когда вы понимаете то, что
читаете. Впрочем, никакая книга не в состоянии дать подлинную подготовку.
То, что человек знает хорошо (он сделал ударение на слове "хорошо"), и есть
его подготовка. Если человек знает, как хорошо сварить кофе, как хорошо
сшить сапоги, - ну что ж, тогда с ним уже можно разговаривать. Беда в том,
что ни один человек ничего не знает хорошо. Все, что он знает, он знает
кое-как, поверхностно.

Это был один из тех неожиданных поворотов, которые Гурджиев придавал
своим объяснениям. Слова Гурджиева, помимо обычного значения, содержали,
несомненно, и какой-то иной смысл. Я уже начал понимать, что для подхода к
этому скрытому смыслу нужно начинать с обычного значения слов. Слова
Гурджиева были всегда значительны в своем обычном смысле, хотя этим их
содержание не исчерпывалось. Более широкое и глубокое значение оставалось
скрытым в течение долгого времени.

Вот еще один разговор, оставшийся в моей памяти.

Я спросил Гурджиева, что нужно делать, чтобы усвоить его учение.

- Что делать? - спросил Гурджиев, как бы удивившись. - Делать что-то
невозможно. Прежде всего человек должен кое-что понять. У него тысячи ложных
идей и ложных понятий, главным образом, о самом себе. И он должен избавиться
от некоторых из них, прежде чем начинать приобретать что-то новое. Иначе это
новое будет построено на неправильном основании, и результат окажется еще
хуже прежнего.

- Как же нам избавиться от ложных идей? - спросил я. - Мы находимся в
зависимости от форм нашего восприятия. Ложные идеи создаются формами нашего
восприятия.

Гурджиев покачал головой.

- Опять вы говорите о чем-то другом, - сказал он. - Вы говорите об
ошибках, возникающих из восприятия, а я говорю не о них. В пределах данных
восприятия человек может более или менее ошибаться. Однако, как я сказал
раньше, главное заблуждение человека - это его уверенность в том, что он
может что-то делать. Все люди думают, что они могут что-то делать, все люди
хотят что-то делать; и первый вопрос, который задают люди, - это вопрос о
том, что им делать. Но в действительности никто ничего не делает, и никто
ничего не может делать. Это первое, что нужно понять. Все случается. Все,
что происходит с человеком, все, что сделано им, все, что исходит от него, -
все это случается. И случается точно так же, как выпадает дождь после
изменений в верхних слоях атмосферы или в окружающих облаках, как тает снег,
когда на него падают лучи солнца, как вздымается ветром пыль.

"Человек - это машина. Все его дела, поступки, слова, мысли, чувства,
убеждения, мнения и привычки суть результаты внешних влияний, внешних
впечатлений. Из себя самого человек не в состоянии произвести ни одной
мысли, ни одного действия. Все, что он говорит, делает, думает, чувствует,
все это случается. Человек не может что-то открыть, что-то придумать. Все
это случается.

"Установить этот факт для себя, понять его, быть убежденным в его
истинности - значит избавиться от тысячи иллюзий о человеке, о том, что он
якобы творчески и сознательно организует собственную жизнь и так далее.
Ничего подобного нет. Все случается: народные движения, войны и революции,
смены правительств - все это случается. И случается точно так же, как
случается в жизни индивидов, когда человек рождается, живет, умирает, строит
дома, пишет книги - не так, как он хочет, а так, как случается. Все
случается. Человек не любит, не желает, не ненавидит - все это случается.

"Но никто не поверит вам, если вы скажете ему, что он не может ничего
делать. Это самая оскорбительная и самая неприятная вещь, какую только вы
можете высказать людям. Она особенно неприятна и оскорбительна потому, что
это истина, а истину никто не желает знать.

"Когда вы поймете это, нам гораздо легче будет вести беседу. Но одно
дело - понимать все умом, а другое - ощущать "всей своей массой", быть
по-настоящему убежденным в том, что дело обстоит именно так, никогда об этом
не забывать.

"С вопросом "делания" (Гурджиев подчеркнул это слово) связана еще одна
вещь. Людям всегда кажется, что другие неизбежно делают вещи неверно, не
так, как их следует делать. Каждый думает, что он мог бы сделать все лучше.
Люди не понимают и не желают понять, что все, что делается, и в особенности
то, что уже сделано, не может и не могло быть сделано другим способом.
Заметили вы или нет, что сейчас все говорят о войне? У каждого есть свой
план, своя собственная теория; и всякий считает, что все делается не так,
как следует. В действительности же все делается только так, как оно может
быть сделано. Если одна вещь может быть иной, тогда и все может быть иным.
Но тогда, пожалуй, не было бы и войны.

"Постарайтесь понять то, что я говорю: все зависит от всего остального,
все связано, нет ничего отдельного. Поэтому все идет только по тому пути, по
которому должно идти. Если бы люди были иными, все было бы иным. Но они
таковы, каковы есть, и поэтому все остается одним и тем же."

Переварить все это было очень трудно.

- Значит, нет ничего, что можно было бы сделать, абсолютно ничего? -
спросил я.

- Абсолютно ничего.

- И никто не может ничего сделать?

- Это другой вопрос. Для того, чтобы делать необходимо быть. А сначала
необходимо понять, что это значит - быть. Если мы продолжим наши беседы, вы
увидите, что мы пользуемся особым языком, и для того, чтобы разговаривать с
нами, необходимо научиться этому языку. Не стоит разговаривать при помощи
обычного языка, потому что, пользуясь этим языком, невозможно понять друг
друга. Сейчас это кажется вам странным, но это так. Чтобы понять все, нужно
научиться другому языку. На том языке, на котором разговаривают люди, понять
друг друга невозможно. Позднее вы узнаете почему.

"Затем человек должен научиться говорить правду. Это также кажется вам
странным. Вы не понимаете, как можно учиться говорить правду. Вы думаете,
что вполне достаточно решить поступать так. А я скажу вам, что люди
сравнительно редко говорят обдуманную ложь. В большинстве случаев они
считают, что говорят правду. И тем не менее, они все время лгут - и тогда,
когда желают обмануть, и тогда, когда желают сказать правду. Они постоянно
лгут и себе, и другим. Поэтому никто никогда не понимает ни себя, ни
другого. Подумайте, разве могло бы возникнуть такое глубокое непонимание,
такой разлад, такая ненависть к чужим мнениям и взглядам, если бы люди были
в состоянии понимать друг друга? Но они не в силах понимать друг друга, ибо
не могут не говорить лжи. Говорить правду - самая трудная вещь на свете; и
для того, чтобы говорить правду, необходимо долго и много учиться. Одного
желания здесь недостаточно. Чтобы говорить правду, нужно знать, что такое
правда и что такое ложь - прежде всего, в самом себе. А знать это никто не
желает."



* * *

«Вспоминаю и другой разговор - о войне. Мы сидели в кафе Филиппова на
Тверской. Оно было полно народу, стоял сильный шум. Война и стремление к
наживе создавали неприятную, лихорадочную атмосферу. Я даже отказывался идти
туда, но Гурджиев настаивал, и я, как всегда в делах с ним, уступил. К тому
времени мне уже было понятно, что иногда он намеренно создавал трудные
условия для разговора, требуя от меня как бы чрезмерных усилий, готовности
примириться с неприятностями и неудобным окружением, ради того, чтобы
поговорить с ним.

Но на этот раз результат получился не особенно блестящим, потому что
из-за шума самая интересная часть сказанного им до меня не доходила. Сначала
я понимал то, что говорил Гурджиев, но постепенно нить разговора стала от
меня ускользать. После нескольких попыток следить за его замечаниями, из
которых до меня долетали лишь отдельные слова, я перестал слушать и просто
наблюдал, как он говорит.

Разговор начался с моего вопроса: "Можно ли прекратить войну?" Гурджиев
ответил: "Да, можно", хотя из предыдущих бесед я вынес уверенность, что он
ответит: "Нет, нельзя".

- Но весь вопрос в том, как это сделать, - продолжал он. - Чтобы понять
это, необходимо многое знать. Ведь что такое война? Это - результат влияний
планет. Где-то далеко две или три планеты подошли слишком близко одна к
другой, и в результате возникло напряжение. Вы обращали внимание, как весь
напрягаетесь, когда какой-нибудь человек проходит близко от вас по узкому
тротуару? То же самое происходит и с планетами. Для них это продолжается,
возможно, одну-две секунды. А здесь, на земле, люди начинают убивать друг
друга и могут заниматься этим в течение нескольких лет. В это время им
кажется, что они ненавидят друг друга, или что они должны убивать друг друга
ради какой-то возвышенной цели, кого-то или что-то защищать, что они ведут
себя благородно или что-то в этом роде. Они не в состоянии понять, до какой
степени они - лишь пешки в игре. Они думают, что они что-то значат, могут
двигаться туда и сюда по своему желанию, решать те или иные проблемы. Но в
действительности все их движения, все действия - это результат влияния
планет. И сами по себе они буквально ничего не значат. Большую роль во всем
этом играет Луна, но о ней мы поговорим позднее. Нужно только понять, что ни
император Вильгельм, ни генералы, ни министры, ни парламенты ничего не
значат и ничего не могут сделать. Все, что происходит в большом масштабе,
управляется извне или случайными сочетаниями влияний, или всеобщим
космическим законом.»


* * *

 Отправлено: 10.07.08 01:33. Заголовок: К вопросам о Знании

«В поисках чудесного»

П.Д.Успенский

Отрывки из 2-й главы





"Во время одного разговора с Гурджиевым в нашей группе - которая стала
уже превращаться в постоянную - я спросил:

- Если древнее знание сохранилось, если вообще существует знание,
отличающееся от нашей науки и философии или даже превосходящее ее, почему же
тогда оно так тщательно скрыто, почему не сделано общим достоянием? Почему
люди, обладающие этим знанием, не желают, чтобы оно перешло в общий поток
жизни ради лучшей, более успешной борьбы против обмана, зла и невежества?

Вероятно, такой вопрос возникает у каждого человека, который впервые
знакомится с идеями эзотеризма.

- На это есть два ответа, - сказал Гурджиев. - Во-первых, это знание не
скрыто; во-вторых, по самой природе своей оно не может стать общим
достоянием. Сперва мы рассмотрим второе из этих положений. А потом я докажу
вам, что знание (он подчеркнул это слово) гораздо более доступно для тех,
кто способен его усвоить, чем обычно полагают; вся беда в том, что люди или
не желают знания, или не в состоянии его принять.

"Но прежде всего необходимо понять другое, а именно почему знание не
может принадлежать всем, не может даже принадлежать многим. Таков закон. Вы
не понимаете этого, потому что вам непонятно, что знание, как и все прочее в
мире, материально. Оно материально, и это означает, что оно обладает всеми
характерными признаками материальности. Один из главных признаков
материальности - это то, что материя всегда имеет предел, т.е. количество
материи в данном месте и при данных условиях ограничено. Даже песок пустыни
и морская вода являют собой определенное, неизменное количество материальных
частиц. Так что, если знание материально, это значит, что в данном месте и в
данное время существует определенное его количество. Можно сказать, что в
течение определенного периода времени, скажем, в течение столетия,
человечество имеет в своем распоряжении некоторую сумму знаний. Но даже из
обычных наблюдений нам известно, что материя знания обладает совершенно
разными качествами в зависимости от того, берется ли она в малых или в
больших количествах. Воспринятое в большом количестве в данном месте,
скажем, одним человеком, знание дает прекрасные результаты; но взятое в
малом количестве, т.е. каждым человеком из большого числа людей, оно или
"совсем не даст никаких результатов, или, против ожидания, может принести
даже отрицательные результаты. Таким образом, если некоторое количество
знания распределить между миллионами людей, каждый индивид получит очень
немного, и это небольшое количество знания ничего не переменит ни в его
жизни, ни в его понимании вещей. И сколько бы людей ни получило это
небольшое количество знания, в их жизни ничего не изменится, разве только
она, может быть, станет более трудной.

"А если, наоборот, большие количества знания сосредоточить в малом
количестве людей, тогда знание даст очень значительные результаты. С этой
точки зрения, гораздо выгоднее, чтобы знание хранилось среди узкого круга
людей, а не рассеивалось бы в массах.

"Если мы возьмем некоторое количество золота и решим позолотить много
предметов, нам необходимо знать или точно подсчитать, какое количество
предметов можно покрыть этим золотом. Если же мы попытаемся позолотить
большее их число, они покроются золотом неравномерно, пятнами, и будут
выглядеть гораздо хуже, чем предметы, которые совсем не были позолочены.
Фактически, мы просто потеряем при этом наше золото.

"Распределение знания основано на точно таком же принципе. Если знание
дается всем, никто ничего не получает. Если оно сохраняется среди немногих,
каждый получит столько, что его будет достаточно не только для сохранения,
но и для увеличения полученного.

"На первый взгляд эта теория кажется несправедливой, ибо положение тех,
кому, так сказать, отказано в знании, чтобы другие могли получить большую
его часть, представляется очень печальным и незаслуженно более тяжелым,
нежели оно должно быть. Однако на самом деле обстоятельства совсем не
таковы, и в распределении знания нет ни малейшей несправедливости.

"Фактически, огромное большинство людей не желает никакого знания; эти
люди отказываются от своей доли и не берут даже ту его часть, которая
приходится на них в общем распределении для нужд повседневной жизни. Это
особенно очевидно во времена массовых безумств, таких, как войны, революций
и тому подобное, когда люди как будто теряют даже и ту малую крупицу
здравого смысла, которой они обладали, и превращаются в совершенных
автоматов, огромными массами отдаваясь полному уничтожению, т.е. теряя даже
инстинкт самосохранения. Вследствие этого громадные количества знания
остаются, так сказать, невостребованными и могут быть распределены среди
тех, кто понимает их ценность.

"В этом нет ничего несправедливого, потому что те, кто получает знание,
не присваивают ничего чужого, не лишают других чего бы то ни было. Они берут
только то, что отвергнуто другими как бесполезное, что все равно будет
утрачено, если они его не возьмут.

"Собирание знания некоторыми людьми вызвано тем обстоятельством, что
другие люди это знание отвергают.

"В жизни человечества бывают периоды, когда массы народа начинают
непоправимо уничтожать и разрушать все то, что создавалось веками и
тысячелетиями культуры. Эти периоды, в общем, совпадают с началом упадка
культуры и цивилизации; такие периоды массового сумасшествия, нередко
совпадающие с геологическими катаклизмами, изменениями климата и тому
подобными явлениями планетарного характера, освобождают огромное количество
знания. Это, в свою очередь, вызывает необходимость в работе по собиранию
знания, которое иначе будет утеряно. Таким образом, работа по собиранию
рассеянной материи знания часто совпадает с началом разрушения и крушения
культур и цивилизаций.

"Данный аспект вопроса ясен. Толпа не желает знания и не стремится к
нему,, а ее вожди в собственных интересах стараются усилить ее страх перед
всем новым и неизвестным, ее нелюбовь к новому. Рабство, в котором живет
человечество, основано на этом страхе. Трудно даже представить себе весь
ужас подобного рабства. Мы не понимаем, что теряют люди. Но для того, чтобы
понять причину этого рабства, достаточно увидеть, как живут люди, что
составляет цель их существования, предмет желаний, страстей и устремлений, о
чем они мечтают, о чем говорят, чему служат и чему поклоняются. Подумайте,
на что тратит деньги современное культурное человечество, даже оставляя в
стороне войну; подумайте, что требует наивысших расходов, где собираются
самые большие толпы народа. Если мы хоть на мгновение поразмыслим над этим
вопросом, нам станет ясно, что человечество в его нынешнем состоянии, с теми
интересами, которыми оно живет, не может ожидать чего-то большего по
сравнению с тем, чем оно обладает. Но, как я уже сказал, иначе дело обстоять
и не может. Если знание будет разделено между всеми, каждый получит так
немного, что останется таким же глупцом, каким и был. Однако, благодаря тому
факту, что знание хотят иметь очень немногие люди, - берущие его получают,
скажем, каждый по грану - и приобретают возможность стать более разумными.
Все стать разумными не могут, даже если бы этого и пожелали. И если бы они
действительно стали разумными, это не помогло бы делу. Существует общее
равновесие, которое невозможно нарушить.

"Таков один аспект. Другой, как я уже сказал, состоит в том, что никто
ничего и не скрывает; тут нет никакой тайны. Но приобретение или передача
истинного знания требует огромного труда и больших усилий как со стороны
того, кто получает, так и со стороны того, кто дает. И те, кто обладают
знанием, делают все, что могут, чтобы передать и сообщить его возможно
большему числу людей, облегчить им приближение к знанию и подготовку себя к
восприятию истины. Но никому нельзя передавать знание силой, а, как я уже
говорил, непредубежденное рассмотрение жизни среднего человека, знакомство с
тем, что наполняет его день, с вещами, которые его интересуют, сию же минуту
покажет, правомерно ли обвинять людей, владеющих знанием, в том, что они
скрывают его, не желают передавать народу, не хотят учить других тому, что
знают сами.

"Тот, кто желает получить знание, должен сам предпринять первые усилия,
чтобы найти его источник и приблизиться к нему, пользуясь помощью и
указаниями, которые даются всем, но которых люди, как правило, не хотят
видеть и признавать. Знание не может прийти к людям само собой, если они не
проявят усилий со своей стороны. Они прекрасно это понимают, когда речь идет
об ординарном знании, но в случае большого знания, если они вообще допускают
его существование, они предпочитают ожидать чегото совсем иного. Каждый
хорошо знает, что если человек хочет, например, научиться китайскому языку,
на это потребуется несколько лет напряженной работы; каждый знает, что для
усвоения основ медицины нужно пять лет, а для изучения музыки или живописи
раза в два больше. И все-таки существуют теории, которые утверждают, что
знание может прийти к человеку без особых усилий с его стороны, что он может
приобрести его даже во сне. Само существование таких теорий поясняет, почему
знание не может прийти к людям. В то же время важно понять, что независимые
усилия человека достичь чего-то в этом направлении также могут не дать
результатов. Человек обретает знания только с помощью тех, кто им обладает,
- это необходимо понять с самого начала. Нужно учиться у того, кто знает."

текст книги полностью на сайте Lib.ru<\/u><\/a>


Я - Гурджиев...<\/u><\/a>
В фильме представлены некоторые факты и документальные кадры из биографии таинственной личности Г.Гурджиева, которая возбуждает интерес и разнотолки в оценках его деятельности и по сей день.
Лучше всего, на мой взгляд, о себе и о том мировоззрении, к которому он пришёл, говорит сам Г.Гурджиев..

 Отправлено: 12.09.10 12:37. Заголовок: Шри Рамана Махарши. Мудрец Аруначалы

Путь ария – путь познания. Неизбежное обращение к истоку - внутрь и вглубь корней, питающих и взрастивших тебя. И таким же неизбежным встаёт вопрос перед ищущим об истинной своей природе и «кто –я?» Путь осознания «я – есмь» Аз есми (есть мы – мыслите).
К этому стремятся все духовные школы. Способы различные, но цель одна – раскрыть своё сердце, пробудить сознание в Едином и стать Единым, по словам Г.Гурджиева – обрести бессмертную душу. « Как же так, разве душа есть не у всех? - Какая никакая душонка есть у всех, но вот вырастить себя к бессмертной душе невозможно без осознания своей истинной природы.» Это осознание невозможно почерпнуть только из книг и духовного опыта постижения Истины твоих предшественник. Оно основано на твоих открытиях и переживаниях Истины.
Вот почему реальное посвящение невозможно передать другому, о чём не перестаёт говорить и предупреждать от всяких мистификаторов и шарлатанов Рунмастер.

Главная в духовной практике - осознанность и освобождение ума, в т.ч. от привязанностей и механистичности, автоматизмов. Что бы ты ни делал, ты должен осознавать своё бытие. Просто быть.
В этом нет ничего особенного и нового. Так было до тебя и так будет.
А причём тут руны?
Вечным Фомам всегда нужно предъявлять неопровержимые и достоверные свидетельства реальности.
И речь собственно о воплощении образа руны посвящённого – ария Альгиз
о Шри Рамана Махарши и его пути к Оссвобождению

Шри Рамана Махарши ( 30.12.1879 – 14.04.1950), названный при рождении Венкатараман Ийер, был индийским мудрецом. Он родился в семье браминов в Тиручижи, штат Тамил Наду.
Будучи освобожденным по достижению 16 лет, он ушел из дома в Аруначалу, гору, считавшуюся у индусов святой, и прожил там до конца своих дней. Аруначала находится в штате Тамил Наду, в Южной Индии. Несмотря на то, что он родился брамином, после обретения свободы он объявил себя «Атиасрами», что подразумевает состояние полной свободы от всего в жизни и от всех кастовых ограничений.
Шри Рамана настаивал на том, что самая чистая форма его учений – это сильнодействующая тишина, которая распространяется от его присутствия и успокаивает разум тех, кто настроен на нее. Он давал вербальные уроки за плату только для тех, кто не мог понимать его тишину.
Говорили, что его вербальное обучение протекало от прямого опыта Сознания как единственно существующей реальности. Когда просили его совета, он переадресовывал вопрос задающему, считая это самой быстрой тропой по достижению мокши.
Хотя его первоначальное обучение ассоциировалось с недуализмом, Адваита Веданта и Йнана йогой, он очень рекомендовал Бхакти и одобрял различные пути и практики

«Шри Рамана не был философом, он был ПРАКТИКОМ жизни в Просветлении, в Реальности, которая является подлинной природой каждого. Его Путь — поиск Источника того “я”, которое думает, что оно чего-то желает и к чему-то стремится. Этот Путь выходит за пределы всех классических путей Йоги — кармы, бхакти, раджа и джняны, так как, синтезируя их, ищет того, кто выполняет эти “йоги”, кто живет, дышит, чувствует и переживает. Поэтому, ещё при Его физической жизни, Путь Шри Раманы был на¬зван “Маха Йога” — Великая Йога, йога Бытия Самим Со¬бой, пребывания в Атмане, истинном Я.»

О собрании произведений Шри Рамана Махарши, собранных в книгу :

«…подлинная жемчужина духовного Знания, Знания, увиденного внутренним Глазом Мудрости, Знания, полученного из собственного Переживания, Знания, которое свидетельствует и подтверждает глубинную истину всех мировых религий – “Царство Божие внутри вас”, т. е. “Я есмь Я”, или интуитивное чувство “Я есмь” – вечно живую, сознательную и блажен¬ную истинную природу каждого, как бы она ни называлась – Анма или Тан (на тамили), Атман (на санскрите) или просто Я, но истинное Я
Это Знание наш Учитель, Мастер, Бхагаван Шри Рамана Махарши, получил в 16 летнем возрасте, что само по себе является уникальным. Переживая внезапный приступ сильнейшего страха смерти, Он не испугался, а внутренне спросил себя “Кто умирает?”, ибо чувствовал внутри пол¬ную силу своего внутреннего Я. “Тело умирает, но это Я не умирает, значит, Я – бессмертный Дух!”
Истина, или Реальность, это – Переживание. Оно не мо¬жет быть выражено словами или текстом, ибо Реальность лежит за пределами действия, слова и мысли. Она – то, что ОНА есть. Поэтому Шри Рамана учил в основном состоянием внутреннего Мира, Тишиной ума – наиболее мощным способом, но полностью доступным только продвинутым, зрелым духовным искателям. Однако будучи воплощением Любви и сострадания, Он также писал и устно отвечал на вопросы и просьбы своих учеников и почитателей.»

В.С.Раманан Президент Шри Раманашрама

 Отправлено: 03.10.10 13:58. Заголовок: путь к себе

Путь к себе... какому себе? к тому, кто ты есть
А как раскрыть беспредельное? возможно теми же ключами, какими всегда открывались Миры - через самопознание и взаимодействие с Миром...
В помощь ищущему ещё одна ниточка Ариданы:

Центр развития личности "ОММО"

Психе-йога, психосинтез, психотерапия
Семинар

Инны Дубровиной

"Возвращение к себе". Фрагмент 1
(Структура характера. Гармонизация отношений. Творчество жизни)

 Отправлено: 09.12.10 16:14. Заголовок: Уджвала Ниламани

Уджвала Ниламани

"Яркие и увлекательные картины замечательного художника Олега Губского являют собой изобразительную энциклопедию Новой Духовной Романтики. Это удивительное Царство, где главенствуют Любовь, Свобода и Красота. Олег Губский родился на Подолье в Украине. После окончания художественного училища он стал студентом Львовской Полиграфической Академии им. Фёдорова факультета «Художник-редактор». Уже в то время он серьезно изучал все религиозные писания и его всевозрастающая духовная жажда привела к решению отправиться в Индию, которая является колыбелью древних Вед и Йоги. Самое важное, что подарила ему жизнь – это встреча с Просветлённым Учителем.
При посвящении Олег получил духовное имя Уджвала Ниламани. Уджвала Ниламани - это Имя Вышнего Бога, означающее Сверхсияющяя драгоценность цвета сапфира. Новое имя ознаменовало второе его рождение. С этого времени Ниламани посвящает всю свою жизнь самоотверженному поиску мира Духовной Красоты и Гармонии. Уже более двадцати лет он живёт в самых священных местах Индии, впитывая глубокую ведическую и тантрическую мудрость и находя в ней общие корни с древне-славяно-арийским наследием наших предков и другими общеизвестными доктринами, раскрывая это в своих полотнах и литературных трудах. Знание Ведического наследия, в частности аюрведического цветоцелительства, Васту-шастр (индийский феншуй), астрологической науки, а также использование соответствующих драгоценных камней придает его работам особую очаровательность и чудотворное влияние на человеческое сознание, здоровье и благосостояние. В таком духе были рождены более тридцати больших полотен и несколько тысяч графических работ, имеющих собственный неповторимый стиль и психоделическое выражение. Его шедевры украшают известнейшие храмы Индии и частные коллекции по всему миру. Незаурядный мастер иллюстрировал многие древние священные тексты. Всегда открытый и исполненный любви ко всем живым существам он готов поделиться своими глубокими откровениями"




Сарасвати и Брахма




КАМета

и другие картины и откровения
с сайта художника Олега Губского - Уджвала Ниламани

С Благодарностью и Любовью

 Отправлено: 10.01.11 16:00. Заголовок: Самсара

"Можно преодолеть тысячу страстей, но может лучше победить всего одну?"

Какую? Можем ли мы ответить на этот вопрос?



Что же это - страдание от невежества, любовь, смерть, познание, сострадание...дыхание жизни?..

Поможет ли нам притча, к пониманию которой хотели приблизить нас создатели фильма

"Самсара"
http://intv.ru/v/OaX2ImCvmQ<\/u><\/a>

отзывы о фильме на сайте Лотоса<\/u><\/a>

 Отправлено: 02.02.11 12:44. Заголовок: Короткий путь

Правда - синоним честности.
Хочешь познать мир, будь честен, говори правду. И мир откликнется тебе Правдой о себе

=короткий путь=

 Отправлено: 10.06.11 15:00. Заголовок: Вопрос для медитации

цитата:

"Можно преодолеть тысячу страстей, но может лучше победить всего одну?" - вопрос из фильма "Samsara" Какую? Можем ли мы ответить на этот вопрос?

Вопрос для медитации оказался для меня не из лёгких. И наконец я поняла, почему. Если следовать контексту фильма, то он либо неправильно переведён, либо неправильно поставлен.
Я попробовала его услышать так: "Можно преодолеть тысячу страстей, но возможно ли победить всего одну?" Ведь речь в фильме о Любви. А Любовь, по сути - сила, а не страсть. И если в йогической садхане есть нимало инструментов для преодоления страстей, то с Силой Любви она не в силах справиться, т.к. Любовь сама по себе является движителем к единению и союзу Неба и Земли, т.е. Любовь и Йога неотделимы. Освобождение в растворении, растворение в слиянии, слияние в Любви.
Как просто )

Но фильм, в действительности, направлен на выявление различия Силы и страсти в конкретных примерах. И эти примеры могут быть реальным ударом по самомнению тех, кто попадает в ловушку, преждевременно полагая себя Просветлённым и отвергает реальные ступени и испытания - истинное служение в жизни каждого дня, когда ни прибегая к уловкам и бегству от жизни, можно стать и быть Буддой. Именно об этом колоколом звучит одна простая фраза о капле в океане.

 Отправлено: 24.06.11 12:41. Заголовок: Живое слово

О любви, о Боге, о человеке и о духовности


Живое слово Александра Меня

 Отправлено: 09.08.11 00:33. Заголовок: творчество

 Отправлено: 11.09.11 13:08. Заголовок: Ом, Веды, Пра Будда-Агни, Аум Мани Падме Хум

Ом, Веды, Пра Будда-Агни, Аум Мани Падме Хум

 Отправлено: 19.09.11 20:41. Заголовок: Мы становимся тем, о чем мы думаем

Мы становимся тем, о чем мы думаем

Поэтому нам так важно стремиться к красоте, мудрости, облагораживающему и преображающему душу…
Поэтому хорошо думать о Боге, о Божественной реальности, петь мантры, настраивая всё своё существо на Высшую реальность, находить сердечных друзей, которые могут быть примером наших стремлений и нашими сподвижниками, попутчиками к Богу
Поэтому те, кто ведут за собой, должны стремиться быть лучшими из лучших и очень внимательными к себе (осознанными)
Ведь когда мы смотрим на мир, мир смотрит на нас.
ну, и о главной «вимане», которая в нас, которая способна растворить все границы и потолки к целям

О Божественной любви

 Отправлено: 21.09.11 00:30. Заголовок: нешуточные загадки

с благодарностью внештатным корреспондентам Города-Облако за подсказки

 Отправлено: 14.12.11 16:58. Заголовок: Главный вопрос и главный ответ

Один профессор с пеною у рта
Студентам объяснял весьма ретиво:
"Да, мир не прост. Но истина проста.
Вселенная произошла из взрыва.
Весь космос до творенья был ничем.
Одна лишь пустота существовала.
Без края, без конца и без начала.
Гигантский ноль. И никаких проблем.
Однажды пустота взорвалась вдруг.
Без всяческих причин всё закрутилось
И постепенно так установилось
В порядке всё, что видим мы вокруг".
Студентам педагог не объяснял,
Кто и зачем вдруг пустоту взорвал.
На мудреца довольно простоты.
Один студент смышлёный усомнился,
Что мир произошёл из пустоты
И к педагогу смело обратился:
"Профессор, неужели столько слов
(их смысл я вновь и вновь понять пытаюсь)
исходят просто из пустых мозгов?
Я в этом очень сильно сомневаюсь.
Профессор, Вы конечно же, желали
В нас пробудить к творенью интерес.
Ужель случайно с ваших уст слетали
Слова, что славят случай до небес?
Профессор, объясните, как ничто
Способно на кусочки разорваться?
Я дилетант, но вынужден признаться:
Взорваться может только кое-что.
И даже если что-то взорвалось,
Кто этот взрыв так мастерски направил?
Кто к хаосу гармонию прибавил,
Совсем не полагаясь на авось?"
Профессор плакал: "Браво, ученик!
Я сам не верю в пустоту, признаться.
Я рад, что юность может сомневаться.
Вы молоды. А я уже старик.
Я раб. Я просто следую программе.
Программу эту кто-то утвердил.
Планеты на орбитах, ноты в гамме,-
Всё это – след влиянья высших сил.
Нас наблюденье к выводу приводит:
Из хаоса ничто не происходит.
Гармония, порядок и закон
Присутствуют всегда, везде, во всём.
Я не постиг творенья. Это тайна.
Я не учёный вовсе. Я – глупец.
Гипотезы – мой хлеб. А Бог-творец
Не доказуем экспериментально.
Есть в мире что-то выше наших сил.
Природа людям вовсе не подвластна.
Нет в мире пустоты. И это ясно.
И кто-то это всё установил.
Спасибо, ученик, я рад за вас.
Продолжим тему в следующий раз".




Эти стихи мне однажды прислали. Я не знаю, кто автор этих стихов, но предполагаю, почему он пожелал остаться "безымянным"
Другие медитации этой души в поэтической форме можно найти
на этой странице

 Отправлено: 20.12.11 17:14. Заголовок: Ф.И.Тютчев

Ф.И.Тютчев

Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь оживших вод,
Во всеобъемлющее море
За льдиной льдина вслед плывет.

На солнце ль радужно блистая,
Иль ночью в поздней темноте,
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к одной мете.

Все вместе — малые, большие,
Утратив прежний образ свой,
Все — безразличны, как стихия, —
Сольются с бездной роковой!..

О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я,
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?

 Отправлено: 21.12.11 10:02. Заголовок: урок Правды

урок Правды
из «Книги о жизни»

Листаю мир. Да, он хорош.
Но лучшее в нём, на поверку - ложь.
И если хочешь красоту найти в нём,
(чтобы откликнулась)
Придётся быть учтивым.
А не то
Помнёшь и морду всмятку и пальто.
А это, вряд ли что красиво.
Тверди средь мира слаще словеса,
А правду молча в небеса..
Тогда здесь многое успеешь обрести
Чего на небеса не унести.
И, если ты не глуп, дружок
Простейший в том найдёшь намёк.
Как много разных слов…
А в пору малость,
Чем заготовиться бы - впрок.
На мир сей, впрочем, не пеняй.
Ему и так от всех досталось.



-=Абу Нагари=-

 Отправлено: 21.12.11 10:03. Заголовок: крик

крик



Загадка

Хочешь тебе сокровище
Бесценное подарю?
Правда, оно не новое.
Познало и Ночь и Зарю.
И горечи много в нём было,
И радость ещё не остыла –
Проверенный тигель богов.
В нём плавится в муках Любовь.
И если стерпеть Всё, что плавится,
От дара не отрекаются.

(сердце)

 Отправлено: 18.01.12 21:35. Заголовок: Омар Хайям

Омар Хайям

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем, что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало!




Мне мудрость не чужда была земная,

Разгадки тайн ища, не ведал сна я.

За семьдесят перевалило мне,

Что ж я узнал?...

Что ничего не знаю

 Отправлено: 11.05.12 06:57. Заголовок: [b] Запись о поиске Ветра[/b]

В.Пелевин

Запись о поиске Ветра
Письмо студента Постепенность Упорядочивания Хаоса господину Изящество Мудрости



Отвечаю на ваше письмо, господин Цзян Цзы-Я, с некоторой задержкой. Она вызвана событиями, слух о которых уже дошел, должно быть, до ваших мест. Я не пострадал в смуте; молюсь, чтобы и вас бедствия обошли стороной. Прошло не так много времени с той поры, как под крики цикад мы поднимали чаши в Желтых Горах, а сколько перемен вокруг! Многие, вчера опора Поднебесной, развеяны в прах; другие, бывшие в зените могущества и славы, ныне запятнаны позором, и их имена походят на разграбленные могилы. Только горы и реки вокруг все те же, но, мнится, и они медленно меняют свой облик — пройдет несколько поколений, и вот уже ничего не напомнит о прежнем.
Конечно, это не должно удивлять, ибо в переменах единственное постоянство, дарованное нам Небом. Человека, утвердившегося на Пути, перемены не пугают, ибо душа его глубока, и в ней всегда покой, какие бы волны не бушевали в мире. Не следует страшиться этих волн — они лишь мнимости, подобные игре солнца на перламутровой раковине. С другой стороны, не следует слишком уж стремиться к покою — и покой, и волнение суть проявления одного и того же, а сокровенный путь теряешь как раз тогда, когда начинаешь полагать одни мнимости более важными, чем другие.
Впрочем, господин Цзян Цзы-Я, мои размышления могут вызвать у вас улыбку. И правда, не смешно ли, когда невежда рассуждает о том, что должен чувствовать муж, постигший Путь, да еще в письме такому мужу? Только ваше обычное презрение к словам дает надежду, что вы простите бедного литератора и на этот раз. Поистине, все обстоит именно так, как вы любите повторять, — три слова вызывают десять тысяч бед!
В своем письме вы интересуетесь, сохранил ли я интерес к идее, возникшей, когда вы угощали меня в своем поместье порошком пяти камней. Вы опасаетесь, что в сутолоке столичной жизни я мог позабыть о пережитом в ту ночь. Чтобы показать, насколько все случившееся свежо в моей памяти, позволю себе напомнить обстоятельства, при которых родился упомянутый вами замысел.
Мы говорили о ничтожестве современных сочинений в сравнении с великими книгами древности, причину чего я полагал в том, что люди нашего времени слишком далеко отошли от истинного Пути. На это вы заметили, что в любую эпоху люди находятся на одинаковом расстоянии от Пути, и это расстояние бесконечно. Я возразил, что совершенномудрые учили видеть Путь во всем, что нас окружает, и, следовательно, он всегда рядом. Тогда, господин Цзян Цзы-Я, если помните, вы достали из чехла на поясе феникса из белого нефрита, которого я незадолго перед тем пытался сторговать у вас за пять лян золота, и спросили, по-прежнему ли он мне нравится. Полагая, что вам пришлись по сердцу мои слова и предвкушая подарок, я ответил утвердительно, но вы вновь спрятали его в чехол. Я поинтересовался, что это должно означать. Видеть Путь и обладать им — не одно и то же, ответили вы.
Мы долго хохотали после этих слов; вы даже опрокинули ногой чайную доску. Из того, что точнейшее и трезвейшее наблюдение вызвало у нас такое веселье, а также по чесотке всего тела, которую я ощущал, я заключаю, что к той минуте порошок пяти камней уже полностью проявил свое действие. Мои мысли устремились сразу во все стороны, и мне вспомнилась виденная на базаре принцесса из народа Хунну, вынимавшая вбитые в бревно гвозди причинным местом. Я вдруг с удивлением понял, что сами Хунну не делают гвоздей, так что увиденное мной тогда — завороженная толпа вокруг помоста, дикие движения и крики завернутой в волчий мех шаманки, зловонный ассистент, вбивающий гвозди в бревно обломком бронзового колокола — было не варварской диковиной, а апофеозом нашей собственной культуры, ищущей способа нарядиться в звериную шкуру, не потеряв при этом лица.
Видимо, из-за этого воспоминания и кое-каких мыслей о столичной жизни у меня и вырвались слова о том, что в наши дни ремесло сочинителя отличается от удела гуннской принцессы только тем, что ему приходится забивать свои гвозди самому, и подлинной опорой духа может быть только классический канон. На это вы возразили, что так было всегда, просто базарные фокусы былых времен кажутся в эпоху упадка священнодействием. А поскольку любая эпоха есть эпоха упадка, и в мире меняются только девизы правления, так называемый классический канон — попросту те надписи, которые мы еще в состоянии разобрать среди древних руин. Оттого-то в любую эпоху этот канон так неповторим и произволен. Но чем было священнодействие древних на самом деле, добавили вы с грустью, об этом выродившиеся потомки не могут даже гадать — если, конечно, они не относятся к разряду фокусников и сочинителей.
В качестве примера таких фокусов и гаданий вы привели модный ныне роман «Путешествие на Запад». Я собирался возразить, ибо считаю эту книгу одним из лучших творений современной литературы, несмотря на все ее стилистическое несовершенство, но мои мысли вдруг приняли неожиданное направление. История Царя Обезьян и Танского монаха — это рассказ о путешествии, сказал я, а возможно ли создать повествование, в центре которого будет Путь? После этого вы и предложили прогуляться в горах.
Не стану повторять, как я благодарен вам, господин Цзян Цзы-Я, за учение, хотя способ, которым оно было преподано, до сих пор наполняет меня страхом. Еще раз приношу извинения за то, что вел себя как неразумное дитя. Но случившееся было так необычно, что попытка спрятаться до сих пор кажется мне вполне естественной. Что до несчастного недоразумения с моим животом, то это, как вы знаете, часто случается при приеме порошка пяти камней, особенно если в нем слишком много киновари. Так что неловко мне не оттого, что вы могли счесть меня трусом — вы знаете, что это не так, — а оттого, что я заставил вас искать меня среди ночи в местах, где и днем следует ходить с великой осторожностью.
Я не откликался на ваш зов не потому, что мое сознание было чем-то замутнено. Наоборот, не помню, чтобы когда-нибудь прежде оно было настолько ясным. Но оно полностью отвернулось от пяти чувственных врат и устремилось в самый тайный из чертогов ума, запылавшего подобно костру. И тогда я прямо узрел то, к чему столько раз пытался приблизиться через написанное в книгах и беседы с постигшими истину. Я узрел Великий Путь, как он есть сам в себе, не опирающийся ни на что и ни от чего не зависящий. Я понял, отчего бесполезно пытаться достичь его через размышления или рассуждения. Если уподобить построения ума лестницам, которые должны поднять нас к сокровенному, то мы приставляем их не к стенам замка истины, а лишь к отражениям этих же самых лестниц в зеркале собственного рассудка, поэтому, как бы самоотверженно мы ни карабкались вверх и как бы высоко ни забирались, мы обречены в конце вновь и вновь натыкаться на себя, не приближаясь к истине, но и не удаляясь от нее. Чем длиннее будут наши лестницы, тем выше станут стены, ибо сам замок возникает лишь тогда, когда появляются те, кто хочет взять его приступом, и чем сильнее их желание, тем он неприступней. А до того, как мы начинаем искать истину, ее нет. В этом и заключена истина.
Эта моя мысль завершилась странным умственным движением — словно я помыслил не тем способом, как привык, а каким-то совсем невозможным. И здесь, господин Цзян Цзы-Я, сказался опыт в раскрытии преступлений, приобретенный на государственной службе. Мне вдруг открылся самый чудовищный заговор, который когда- либо существовал в Поднебесной, после чего со мной и начался тот приступ неостановимого хохота, который помог вам найти меня в темноте. Этот заговор, в котором состоим мы все, даже не догадываясь об этом, и есть мир вокруг. А суть заговора вот в чем: мир есть всего лишь отражение иероглифов.
Но иероглифы, которые его создают, не указывают ни на что реальное и отражают лишь друг друга, ибо один знак всегда определяется через другие. И ничего больше нет, никакой, так сказать, подлинной персоны перед зеркалом. Отражения, которые доказывают нам свою истинность, отсылая нас к другим отражениям. Глупость же человека, а также его гнуснейший грех, заключен вот в чем: человек верит, что есть не только отражения, но и нечто такое, что отразилось. А его нет. Нигде. Никакого. Никогда. Больше того, его нет до такой степени, что даже заявить о том, что его нет, означает тем самым создать его, пусть и в перевернутом виде.
Представьте фокусника, который, сидя перед лампой, складывает пальцы в сложные фигуры, так, что на стене появляются тени зверей, птиц, чертей и красавиц. А после этого он до смерти пугается этих чертей, влюбляется в красавиц и убегает от тигров, забывая, что это просто тени от его пальцев. Можно было бы назвать его безумцем, не будь сам этот фокусник попросту тенью от знаков «фокус» и «человек». Весь мир вокруг — такой театр теней; пальцы фокусника — это слова, а лампа — это ум. В реальности же нет не только предметов, на которые намекают тени, но даже и самих теней — есть только свет, которого в одних местах больше, а в других меньше. Так на что надеяться? И чего бояться? Однако, говоря об этом, я не беру лампу истины в руки, а просто гну перед ней пальцы слов, создавая новые и новые тени. Поэтому лучше вообще не открывать рта.
После того, как я постиг это, смысл древних текстов открылся мне так ясно, словно я сам был их составителем; таинственные места из комментариев к ним стали прозрачны, как школьные прописи. Кроме того, я понял, отчего читать их совершенно бесполезно. Если бы надо мною разверзлись небеса или начался потоп, я не обратил бы на это внимания. И то, что вы отыскали меня прежде, чем я сорвался с какой-нибудь горной тропы в пропасть, воистину кажется мне милостью Неба.
Что еще я постиг? А то, что мы не сосуды, заполненные сознанием, а просто исписанные страницы, качающиеся в нем, как стебли травы в летнем ветре. Мы думаем, что сознание — это наше свойство; точно так же для травинки ветер — это такая ее особенность, которая иногда пригибает ее к земле. По-своему травинка полностью права. Как ей понять, что ветер — не только это? Ей нечем посмотреть вверх, чтобы увидеть огромные облака, которые он несет над землей. Впрочем, будь у нее глаза, она скорее всего решила бы, что облака и есть ветер — ведь ветер увидеть вообще невозможно.
Но самое поразительное, что ощущение «вот я, травинка» возникает тоже не у травинки, а у ветра. Не травинка, сгибаясь к земле, думает «вот ветер»; это ветер думает «вот ветер», натыкаясь на травинку, — для того-то он и разносит семена над землей. Все, что кажется травинке, на самом деле кажется ветру, потому что казаться может только ему. Когда ветер обдувает травинку, он становится травинкой; когда он обдувает гору, он становится горой. Травинка всю жизнь борется с ветром, но ее жизнь проживает тот самый ветер, с которым она сражается. Потому-то ни с травинкой, ни с горой, ни с человеком ничего на самом деле не может случиться. Все происходит только с ветром, а про него поистине нельзя сказать, что есть место, откуда он приходит или куда он уходит. Так разве может с ним хоть что-нибудь произойти?
Когда мы вернулись в усадьбу, мой ум был неспокоен, и участие в беседе требовало от меня усилий. Поистине, думал я, несмотря на все бедствия неисчислимых народов, ни один волос никогда не упал ни с чьей головы! Я не поделился этой мыслью с вами — что-то подсказало мне, господин Цзян Цзы-Я, что я немедленно лишусь целого клока волос. Но когда вы спросили, сумел бы я сделать только что постигнутое темой литературного произведения, я без раздумий ответил утвердительно. Больше того, помню, что ваши слова («теперь, когда вы смутно представляете, в какой стороне искать то, что безногие и безголовые называют Путем») показались мне обидными — я был уверен, что постиг истину целиком и сразу.
Никаких сомнений в своей способности осуществить задуманное у меня не было — я видел и понимал то, что следовало выразить, так же ясно, как вижу сейчас дневной свет. И это понимание наполняло меня такой силой, что я не сомневался в способности этой силы выразить себя. Думать о форме, в которой это произойдет, казалось мне преждевременным. Поистине, это был момент высочайшего счастья — мне, чувствовал я, предстоит создать книгу невиданную, не похожую ни на что из написанного — подобно тому, как ясное и сильное состояние моего духа не походило ни на что из испытанного мною прежде. Возможно, эти слова вызовут у вас улыбку, но в тот момент мне казалось, что я избран Небом, чтобы совершить нечто подобное деяниям Будды и Конфуция, если не затмить их.
Прибыв в столицу и уладив накопившиеся служебные дела, я приступил к работе над книгой. Если уподобить литературный талант военной силе, я вывел на эту войну всю свою небольшую армию до последнего солдата. И вот я с грустью сообщаю вам о полном провале похода. Но я не был разбит в бою. Я не сумел даже приблизиться к противнику. И сейчас я полагаю, что с таким же успехом можно было выходить на битву с ратью облаков или воинством тумана.
Причина моего поражения теперь представляется мне очевидной. Я пытался написать о высшем принципе, свет которого ясно видел в ту ночь. Но что это за принцип? Я по-прежнему этого не знаю, если разуметь под словом «знать» способность изложить на бумаге или внятно разъяснить нечто другому человеку. Мне не сплести из слов такой сети, которой я мог бы вытащить это чудище из темноты. И дело не в моих малых способностях. Мы можем взять в руки только то, у чего есть форма, пусть это даже будет вода, принявшая форму наших ладоней, а у этого странного существа формы нет. И придать ему форму, не утеряв его, нельзя, поэтому называть его существом — большая ошибка. Пытаясь воплотить его в знаках, мы уподобляемся тому, кто ловит ветер шапкой и относит его в кладовую, надеясь собрать там со временем целую бурю. А утверждающий, что бывают книги, картины или музыка, которые содержат в себе Путь, подобен колдуну, который уверяет, будто бог грома живет в тыкве, висящей у него на поясе.
Говоря о путешествиях под действием порошка пяти камней, вы любите повторять: возникать и проявляться смертельно опасно. Не следует никем становиться надолго, ибо это привлекает внимание странных существ, обитающих в том мире, куда мы приходим в гости. В то же время вы говорите, что нет разницы между тем миром и этим (отчего сразу же видишь в слугах тех самых странных существ и вспоминаешь, что и здесь мы всего лишь в гостях). Но возникать и проявляться нельзя и при созерцании Пути. Легко удерживать его перед глазами, пока можешь оставаться никем и ничем. Но если захочешь рассказать о сиянии Пути, сразу возникнет захотевший, оскорбляя Путь скверной своего рождения. А скверна рождения, будь то тела, слова или мысли, и есть граница, отделяющая нас от Пути. Это преграда, где теряют главное. А что есть нынешнее искусство, как не грязная трущоба, где сотни алчных повивальных бабок вытаскивают из стонущей в родовых муках пустоты все новые и новые формы? К тому же, как я замечаю уже много лет, все они по своей сути те же прошлогодние гвозди. А когда что-то называют необычайно глубоким, речь идет о том, что какой-то из гвоздей случайно вогнали на цунь дальше, и шаманке пришлось попотеть.
Когда в нас рождается сочинитель, мы покидаем Путь. А когда у сочинителя рождается первая фраза, в аду ликуют все дьяволы и мары. И это я говорю, господин Цзян Цзы-Я, о самых лучших из нас, тех, кто искренне служит Небу. В словах, которыми хотят обессмертить истину, ее могила. «Не становиться, не рождаться и быть всем» — сама эта фраза есть пример становления, рождения и ограниченности. Все в нашем мире есть разные ступени проявленности, становления и упадка, и знаки письменности с древних времен отражают лишь это. Так как же сказать хоть слово о том, что никогда ничем не становилось? Поистине, трудно поведать о ветре, если знаки есть только для летящих в нем листьев.
Тот, кто бывал в столице, захочет ли жить в деревне, где крыши кроют соломой? Когда видел сияние Пути и знаешь, какова свобода, поплетешься ли назад в тюрьму слов? А даже если вернешься, сумеешь ли объяснить другим то, что увидел? Я готов допустить, господин Цзян Цзы-Я, что могу изъясняться намеками и иносказаниями, ясными для того, кто постиг то же самое. Ведь и сейчас я вверяюсь словам, зная, что буду понят. Но возможно ли изобразить на стене темницы начинающееся за тюремными воротами так, чтобы рисунок понял узник, никогда не выходивший из подземелья? Об этом следовало бы, конечно, спросить самого узника. Но он, боюсь, не поймет и вопроса.
Когда человек читает книгу, он видит придуманные другими знаки. То же происходит, когда он смотрит на мир: лес для нас состоит из тысяч по-разному написанных иероглифов «дерево». Глядя же внутрь себя (это возможно лишь потому, что есть иероглифы «внутри» и «снаружи») и думая о себе (а это возможно лишь потому, что есть иероглиф «я»), он видит только отпечатки знаков. Но он не замечает самого главного — на чем появляются эти отпечатки. И это оттого, что для высшей основы нет знака. Есть иероглиф «Синь», но ведь, глядя на него, мы видим не скрытую основу всего, а только черные разводы туши. И не странно ли, что в древние времена этот знак вырезали на панцире черепахи в виде фигуры, до обидного похожей на, так сказать, «внешнюю почку» — торчащее в нашу сторону мужское достоинство? Вот куда идет ныне человечество, услаждая себя по дороге фокусами гуннских певичек.
Это неведение я и разумею под тюрьмой и темницей. Даже если какому-нибудь искусному врачу удастся заставить человека позабыть на время слова, что с того? Тот, кого всю жизнь слепили огни фейерверка, заметит ли мерцание звезды? Услышит ли треск сверчка привыкший к грохоту барабанов? А истина говорит с нами ничуть не громче, да и не с нами, не будем обольщаться — лишь сама с собой. Впрочем, я начал с того, что никакой истины нет, пока мы не озаботимся ее поисками. И уже рассуждаю о том, громко она разговаривает или тихо, и с кем… Вот так слова создают мир. Вот так мир в конце концов оказывается ничем — выброшенной печатной доской, с которой осыпаются под осенним ветром рассохшиеся знаки. Поистине, одно уравновешивает другое.
История Царя Обезьян и Танского монаха — это роман о путешествии в пространстве. Мы же размышляли о том, можно ли написать нечто подобное о странствиях по Пути. Посчитав сперва эту задачу нетрудной, я по размышлении увидел, что к ней нет способа даже подступиться. Так я полагаю и сейчас. Но в «Путешествии на Запад» есть место, которое начисто меня опровергает. Помните ли, что происходит в конце, когда путешественники получают листы чистой бумаги вместо священных текстов, ради которых они прошли столько стран? С жалобами, что их обманули, они возвращаются к Будде. И тот объясняет, что чистые листы бумаги и есть настоящие священные тексты. Поскольку путешественники еще не готовы понять, что такое подлинная святость, они получают то, за чем пришли — корзины сутр и поучений. Но самое первое послание Будды, не понятое теми, кто пришел к нему за наставлением, — не оно ли полностью вобрало в себя Путь? На бумаге не было вообще ничего, но таково, сдается мне, единственно возможное повествование о сокровенном, которое не окажется подлогом с первого же знака.
Да, на стене темницы можно изобразить истину, открывающуюся тому, кто вышел за тюремные ворота, и нет ничего проще такого рисунка. Это сама стена до того, как ее коснулись мел или кисть. Но узник и так смотрит на нее каждый день, и, значит, сокровенное открыто ему так же, как нам, поскольку мы не видим ничего сверх того, что видит он. Узник просто не знает, что перед ним сокровенное, ибо не начинал его поиска. А как в нем родится желание искать сокровенное, если он не знает даже такого иероглифа? Скорее искать Путь начнут придорожные камни и облака в небе — но они ничего не ведают о Пути, а значит, и не теряли его. Поистине, прилагать усилия и копить знания нужно не для того, чтобы обрести Путь, а для того, чтобы потерять. И первое, что мы делаем, просыпаясь с утра, это заново рисуем темницу со своей фигуркой внутри. Но хоть наша темница всего лишь нарисована, надежней не заточал и Цинь Шихуан.
В Книге о Потоке и Силе есть парная надпись:

«Отсутствие концепции неба и земли суть исток»
«Наличие концепции десяти тысяч вещей суть врата рождения»

Смиренно добавлю, что из этих слов следует: пока сохраняется концепция сокровенного истока, сокровенный исток недостижим. Когда же концепция исчезает, о каком сокровенном истоке говорить? Вот это и называю сокровенным истоком.
Вооружась словами, мы идем в поход за истиной. Нам кажется, что мы достигли цели, но, воротясь из похода, мы видим, что добыча наша — слова, ничем не отличающиеся от тех, с которыми мы отправлялись в путь. Даже непоколебимая опора моих мыслей — Книга о Потоке и Силе — не обладает ли той же природой? В ее защиту можно сказать, что сам Лао Цзы не имел желания браться за кисть, и его труд есть древнейшая из известных нам взяток, ибо написан он был с единственной целью — заставить начальника заставы открыть дорогу на Запад. Но, состоящая из слов и отражающая умозаключения, не есть ли эта книга — в соответствии с ее же собственной мудростью — последовательность врат рождения, сквозь которые проходит читающий, проживая, по числу глав, восемьдесят одну короткую жизнь? А раз так, можно ли сказать, что последнюю страницу переворачивает тот, кто открыл первую? Мне неведомо.
Сообщая о невозможности выполнить задуманное, я вошел с собой в противоречие. Пойду этой тропой и дальше, словно памятной ночью в горах. Как знать, вдруг повесть о Пути все же может существовать — и не только в виде стопки чистой бумаги? В минуты раздумий я видел вдали словно бы мираж, слишком зыбкий, чтобы говорить о деталях, но все же достаточно ясный, чтобы дать его общий очерк. Итак, в этом тексте не должен появляться иероглиф «Путь» — кроме, может быть, первой и последней главы. Там этот знак мелькнет, чтобы очертить пространство, где развернется таинственное действие; кроме того, так будет показано, что Путь ведет лишь сам к себе, не меняясь, но и не оставаясь прежним. Возможно, что в самом начале будет сказано несколько слов о рождении, а в конце — о смерти. Все остальное между этими вехами будет лишено признаков повествования об одном предмете. Мне представляется множество странных историй, рассыпающихся на еще большее количество крохотных рассказов, сквозь которые нельзя продеть ни одной общей нити — кроме той изначальной, что и так проходит сквозь все. Так, удалив все связующие звенья, мы получим повесть о самом главном, которое нельзя убрать, ибо оно и есть Путь десяти тысяч вещей. Такая повесть будет подобна собранию многих отрывков, написанных разными людьми в разные времена. Единственное, что должно скрепить их вместе, — это некое присущее им качество, которое, господин Цзян Цзы-Я, я не возьмусь определить. Скажу только, что в моем письме я ощутил его присутствие в тот момент, когда писал о травинках и ветре. Но что это?
Истины изначально нет — таков установленный небесами закон. Другой закон небес в том, что истину выразить невозможно даже тогда, когда она появляется. Но главный небесный закон в том, что никакие законы не действуют, когда свою волю изъявляет верховный владыка, ибо законы есть не что иное, как память о том, какие повеления он отдавал раньше. Значат ли они что-нибудь, когда рядом он сам? Кто же этот верховный владыка, спросите вы? Я немедленно опрокину ногой чайную доску. И вы улыбнетесь в ответ.
Вот почему Небеса позволяют нарушать свои же уложения. Мы протискиваемся сквозь лес невозможностей неведомо как, и тогда истина, которой нет и которую, даже появись она, все равно нельзя было бы выразить, внезапно возникает перед нами и сияет ясно, как драгоценная яшма в свежем разломе земли. Когда происходит такое, появляются слова, тайна которых неведома. Возможно, таких слов может быть бесконечно много. Возможно и то, что ничего не надо сочинять, и все, что должно войти в эту повесть, уже написано, но эти отрывки разбросаны по книгам разных эпох; быть может, что мудрейший из ученых оказался способным лишь на орнамент силлогизмов, а важнейшую из глав создал невежественный варвар. Мое сердце знает, что повествование, о котором я говорю, существует. Вот только прочесть его может лишь тот таинственный ветер, который листает страницы всех существующих книг. Но, говоря между нами, разве есть в этом мире хоть что-нибудь кроме него.